Но вот Кристофер заговорил:
– Я хотел бы рассказать тебе об одном странном чувстве. Хотя прошло немногим более трёх часов с тех пор, как мы впервые встретились у реки, мне кажется, будто бы ты всегда была частью моей жизни.
Голдилинд смущённо посмотрела на него, и Кристофер продолжил:
– А когда я говорю о моих друзьях, с которыми мы живём здесь, о Дэвиде, Гилберте и Джоанне, то они кажутся мне давними полузабытыми воспоминаниями, хотя их имена – у меня на устах. Мне непонятно и неприятно это… А наш дом, он нравится тебе, моя прекрасная гостья?
– Да, очень. Он кажется мне уютным. Ты не знаешь, но до сегодняшнего дня я в основном жила в домах намного богаче этого, но в них было так уныло.
– И мне он казался вполне уютным, я был здесь счастлив, но теперь мне чудится, что всё это было только для того, чтобы встретиться с тобой.
– Значит ли это, что сейчас он неприятен тебе? – спросила Голдилинд с улыбкой, чуть-чуть покраснев. Кристофер молчал. Девушка потупила взгляд, и наступила тишина.
Наконец, она спокойно посмотрела на юношу и сказала:
– Поистине печально, что ты должен забыть своих старых друзей ради меня. Печально, что тебе пришло на ум, будто этот милый, уютный дом создан не для твоих верных друзей и не для того, чтобы вы в радости проводили здесь время, а для меня, случайной встречной. Послушай, ты говоришь сейчас, что я стала частью твоей жизни, но как такое возможно? Если я вновь стану несчастной пленницей, как ты сможешь вызволить меня? Ты, изгой, ведь так ты себя назвал? Но пусть ты и смог бы, я слишком низка для того, чтобы ты снизошёл до меня, а если я стану той, кем должна быть, то буду слишком высока, чтобы ты смог добиться меня. Нас разлучат так или иначе, и наша встреча не продлится более двух часов.
Кристофер какое-то время стоял перед ней, понурив голову, – они оба уже поднялись из-за стола, но вдруг он пылко взглянул на неё, глаза его блестели, и он произнёс:
– Да, не более двух часов. Зачем же тогда мы медлим, чего мы ждём? Зачем мы говорим то, что совсем не желаем говорить, и молчим о том, что хотят сказать наши сердца?
Произнеся это, Кристофер поймал правое запястье девушки и положил руку на её левое плечо, и как только он впервые коснулся Голдилинд, словно огонь пробежал по его телу, превратив его в продолжение её тела. В глазах Голдилинд он не видел отказа, она, не сопротивляясь, уступала, но как раз в этот самый момент Кристофер, немного отпрянув, повернул голову к двери, словно прислушиваясь:
– Тс! Тише! Милая девушка, ты слышишь?
Голдилинд смертельно побледнела:
– Ой, что это? Что это? Да, я слышу: стук лошадиных копыт и лай собак, но разве это не твои друзья?
– Нет, нет, – ответил юноша, – мои друзья ушли без доспехов. Прислушайся! У этих собак низкий голос – это ищейки! Пойдём же скорее, возможно, ещё есть время.
Он повернулся и, схватив секиру и щит, висевшие на стене, подбежал к окну, что выходило на север. Он осторожно выглянул, но сразу же отпрянул.
– Нет, мы опоздали, этот путь уже перекрыт. Они окружили дом. Дева, поднимись на верхнюю галерею по этой лестнице. Спрячься там за кроватью. Если они уйдут или мои друзья придут вовремя, ты спасена, но если и нет, то, даю слово, они не причинят тебе зла. Я вижу, ты поистине из благородных!
Кристофер уже направился к двери, но Голдилинд бросилась за ним, поймав его за рукав со словами:
– Нет! Нет, я не буду прятаться, чтобы меня потом вытащили из укрытия, словно воришку! Ты прав, я благородного происхождения. Я останусь с тобой и буду приказывать и воспрещать, как королева! О, не иди к двери! Останься со мной, останься!
– Нет, нет! – возразил Кристофер. – Там ты не сможешь помочь, это мужское дело. Смотри! Ты разве не видишь – сталь блестит у порога!
И с этими словами Кристофер оставил девушку и бросился к двери. У самого порога его встретили воины в полном вооружении, и юноша сразу же набросился на них с криками:
– За наш дом! За Холмы! Лесные братья, на помощь!
Кристофер рубил направо и налево. Кто-то из воинов упал, кто-то подался назад, и очень скоро крыльцо было расчищено, но как раз в это время Кристофер ударил по стальному шлему огромного воина, и его секира сломалась от такого удара. Тогда воины набросились на юношу всей толпой, но он сразу прикрылся щитом, а правой рукой так ударил в открытое лицо одного из нападавших, что тот сразу же упал и больше не двигался до самого Страшного Суда. Кристофер мог бы взять его оружие – оно лежало прямо перед ним, – но ему не давали даже нагнуться, чтобы его подобрать, поэтому он подхватил за кожаный ворот крепкого, но довольно-таки низенького воина, с силой поднял его вверх и, словно камень, пущенный из бомбарды*, метнул в остальных, подавшихся назад. Двое свалились наземь. Раздался рёв удивления и страха, а Кристофер снова кинулся на воинов, и на этот раз в его руке блестел топор. Он рубил и гнал нападавших назад, к порогу, но не мог прогнать дальше, а они были так ошеломлены этой атакой, что направили на него длинные копья.
Но вот вперёд выступил рыцарь, не очень крупный с виду, но облачённый в прекрасные доспехи. На его зелёном сюрко был золотом изображён лев. Он ударил по копьям, чтобы их подняли вверх, и дал всем знак немного отойти, а сам встал на пороге. Кристофер понял, что он намерен вести переговоры, и воздержался от атаки. Рыцарь же сказал:
– Ты, птенец, ты сошёл с ума? Зачем ты нападаешь на моих воинов?
Кристофер в ответ яростно закричал:
– А зачем вы осаждаете дома простых людей с оружием в руках? Хотите забрать мою жизнь? Но я сам убью одного или двух из вас прежде своей смерти. Отойдите, милорд, или будете первым!